[Rosetta-Rouse]

Игра, словеска, которая шла три месяца, закончилась столь хорошо, что мне стало ужасно... тоскливо.
Мой персонаж дома и над ним будет светить солнце.
Даже она может вернуться к родителям.
А я - нет.
У меня нет дома.

Случайно встретила по дороге Славу. Я ему махнула рукой, он мне, вроде, тоже. Когда поравнялись, я его легонько ударила по плечу.
И пошла дальше.
Через минуту почувствовала, что что-то не так, повернула голову налево, а там ужасно недовольное лицо Славы. Сняла наушники.
- Что?
- Я, значит, махнул тебе рукой, а ты меня ударила. Ударила!..
- Это... с прошедшим, типа?
- Ах, вот что это было. - Вечно у него мимика переигрывает мою.
- Ага. Ты бежал за мной минуту, чтобы... просто это сказать?
- Да. А что?
- Ничего. Наверное, я просто от тебя отвыкла.

Сказала я, надела наушники и пошла дальше. Одна.
Я ни разу не оглянулась.
--
Илья потыкал меня локтем, дескать, я что, встречаюсь с Мрачным, и я почти разозлилась. Что за место такое.
Да не хочу я ни с кем встречаться.
Это больно. Тебя все равно меняют на кого-то. Как бы ты не старался, всегда найдется кто-то, кто милее тебя. Сексуальнее. Страннее.
Кто добрее или злее, тупее или умнее - никогда не угадаешь, что нужно человеку.
Каждый, кто мне когда-либо нравился, выбирал другого. Я всегда была "не то".
Слишком заботливая. Слишком злая. Слишком ненормальная. Слишком замкнутая.
Слишком.
Встречаться с теми, кому нравлюсь я, без взаимной симпатии, - я так не умею. Ради чего? Минутного тепла? Чтобы было с кем спать ночью? Да, конечно, это многим нужно, и мне порой - нужно.
Но лучше быть одной, чем с кем попало. Хотя однажды я стану мраморной статуэткой - и мне станет все равно. Меня будет целовать муж, а я просто буду рада, что меня никто из знакомых не трогает, потому что у меня кольцо на пальце и чисто технически у нас в семье все в порядке.
Влюбляться стало страшно. Это превратилось в клеймо. Влюбись - и ты лишишься чего-то. Рассудка, памяти, себя. Лишишься друга, навсегда. Лишишься доверия, потому что "это все твоя влюбленность".
Постепенно я научилась быть одной. Ну, как, - постепенно. 20 лет жизни на это потратила. Те, кто меня знают лично, сейчас должны усмехнуться и сказать - "Ха, умеет она быть одной, да ни черта, она с трудом засыпает, каждую ночь, ей все время холодно, ей страшно без людей". Но знай вы меня в детстве, вы бы поразились, насколько я стала холоднее и злее.
Когда я была маленькой, я обнимала при встрече девочек, которые привязывали меня к столбу во время игры. Которые отбирали моих кукол.
Которые перебили мне мизинец железной палкой. Я никогда не жаловалась на них, я плакала, когда они уходили.
Потому что это были люди. Мне смертельно нужны были друзья.
- Если ты принесешь мне то, что я сказала, то ты мне друг.

Я знаю про Админов многое, но иногда у меня возникает вопрос - знают ли они, что такое настоящее одиночество, понимают ли они его так, как я? Не уверена, что они что-то знают про меня достоверно. Не уверена, что им повезло меньше, чем мне.

Нельзя привязываться.
Я больше не хочу.
Мне страшно и я хочу вдруг оказаться дома. Может, в деревне, которая там, далеко.
В том времени, когда все были живы, когда меня еще любили.
Когда я просыпалась и ела на завтрак пшенную кашу с горячим хлебом из пекарни напротив - и пекарню тогда еще не закрыли. Пила чай и заедала его кусками сахара, которые мне дедушка дробил на мелкие части. За окном цвел жасмин. У меня была собака.
Они все еще живы.
Сад еще не засох, отец еще не обрек моего пса на смерть, Володя не умер от рака, бабушка не лишилась памяти из-за Альцгеймера, Лена не оказалась в психиатрической больнице. От меня не отказался отец.
У меня есть удочка, велосипед и комната. А еще виниловый проигрыватель и печка, и часы еще ходят, и бьют так тепло и уютно.
Река еще полна рыбы и не засохла, и не заполнилась мусором.
У нас есть еще огород и там растет горох, и его можно есть прямо со стручками.
Когда я устаю бегать по лесу, то захожу в дедушкину комнату и лежу на его кровати. Именно на ней, она жесткая и покрыта клетчатым пледом, и стоит у окна, так что можно было греться на солнце. Я люблю солнце.
На сеновале учит анатомию Родион и мы мечтаем когда-нибудь переделать сеновал под общую комнату.
Я не знаю людей лучше, чем мой двоюродный брат. Конечно, мы должны быть вместе.
Володя, будучи связистом и мастером схем, поставил нам туда радиоприемник. Я заранее развесила по "стенам" сеновала свои рисунки. Ну, и мамины, конечно, она прекрасно рисовала в детстве.
У меня есть веревочные качели и целый лес под окном.
Я могу добежать до реки, босиком, или доехать на велосипеде - я только-только научилась, бабушка помогла. Дедушка смеется, называет меня "бесштанишной командой", потому что я ненавижу юбки, в которых неудобно ползать. И бегаю в шортах обычно.
А на реке, - мама полоскает белье, они с Леной рассуждают, как сделать лучше колодец, и как подготовить дом к тому, что они однажды будут жить в нем все вместе. А на берегу сидит Володя.
Володя мечтает когда-нибудь делать лодки. А лучше сделать одну, прекрасную лодку, или парусник. И отправиться, - далеко-далеко.
Вечером дедушка берет меня на рыбалку и я даже что-то ловлю. Я молодец. Ночью я уговариваю бабушку дать мне еще посмотреть телевизор, потому что там идет мой любимый "Зорро". А когда бабушка засыпает, я сбегаю на крышу и оттуда смотрю на звезды. Утром следующего дня мы с Родионом встаем пораньше и играем в "Сегу". Она была моей, но я ему подарила, потому что это Ро - ему можно. Он всегда отвлекается от учебы, чтобы поиграть со мной. Перед тем, как пойти гулять, навещаю поросенка, соседских гусей, цыплят и захожу к дяде Коле, - у него есть лошадь. А у меня зато есть кролик. Так-то!
В Доме У Реки живут мои троюродные братья и сестры. Дом - голубого цвета, и внутри он весь деревянный и пропахший чаем. Кровати подвешены на цепи, а на стене нарисована русалка, которую когда-то там начал мой дедушка Костя.
Я обещаю своему дяде, - Сереже, - что когда вырасту, я научусь рисовать и завершу русалку. У Сережи пронзительно голубые глаза.
Сережа хочет в доме у реки, на втором этаже, построить комнату и чтобы там была железная дорога.
Железная дорога - это здорово. Сережа очень заразительно смеется.

Дом все еще стоит у реки, правда, в нем так и не появилась железная дорога, а русалка почти осыпалась - Сережа запил, а потом умер Володя и Сереже стало все равно, что там с домом и русалкой. Мои братья и сестры выросли, и редко приезжают в деревню. Им теперь не до нее, поселок медленно пустеет.
Молога замолкла. Полоскалки больше нет.
Огород больше нам не принадлежит.
Во дворе нашего дома валяется пустой ошейник. Сеновал протекает, на полочке от радиоприемника - бычки от сигарет.
Сад засох.
Часы остановились, когда Володе поставили диагноз - рак. Родион уехал в Петербург, оставив свою мечту стать хирургом. Дедушкина лодка прохудилась. Моя удочка сломалась, а велосипед стал мал. Качелей нет давно. Как и животных, только грязь осталась да хлам. Дедушкина кладовка закрыта на замок. Моего кролика однажды подали мне на ужин, я так подозреваю. Не факт, конечно. Но ведь исчез он однажды куда-то?
Я могу этим летом приехать в деревню, без проблем открыть почти развалившеюся дверь, даже без ключа, - и в доме никого не будет. Поэтому я пойду в сторону реки, пройду лес, и вот там я найду всю свою семью.
Они все недалеко друг от друга.
Бабушка, дедушка, Володя, дедушка Костя. Моя маленькая троюродная сестра - бедняжка сильно болела.
Где похоронена моя собака я так и не узнала, бабушка уже тогда не могла адекватно отвечать на вопросы. Когда-то я любила это кладбище.
Теперь я его не люблю. Я больше не ем кашу по утрам, не хожу на реку, не гуляю по шишкам. Разве что на звезды смотрю.
Они остались такими, какие и были.
И кукурузники. Они всегда пролетают над головой, будто время их не касается.

Привязываться. Встречаться.
Я хочу быть с человеком. Но мне слишком страшно.
И постепенно мне становится все страшнее и страшнее, я становлюсь злее и ревнивее. Однажды, я дойду до грани. Не знаю, правда, что меня подведет раньше - психическое состояние или физическое здоровье, которое вновь ухудшилось. Ах, да, было же время, когда мне было не больно вставать и мама звала меня русалкой не из-за того, что каждый шаг - боль, а потому что у меня были длинные русые волосы.
Теперь я не могу даже танцевать.

Назад смотреть больше нельзя. Там ничего нет.
Просто, как говорила Аннушка, - "Иди и работай".
Больше молчать. Никого не подпускать.
И пить чай.

Просто нужно помнить, что любой человек в любой момент может тебя попытаться убить.
И, да, - мне нельзя все это рассказывать вслух, кому-либо.
Потому что я не хочу видеть жалость в глазах или получить любовь только из жалости, сочувствие - только из жалости.
Я ненавижу жалость. Это еще одна маска, которую я не хочу видеть.
Уж лучше ненависть.